Приехавшим на российский театральный фестиваль "Золотая маска" зарубежным критикам, театроведам и нам, журналистам, довелось увидеть в рамках его программы Russian case спектакль Государственного академического театра им. Евг. Вахтангова "Ветер шумит в тополях". На предстоящем фестивале "Золотая маска в Латвии", который в этом году пройдет в Риге и Лиепае с 30 октября по 9 ноября, мы увидим эту замечательную постановку вахтанговцев.

В пьесе Жеральда Сиблейраса всего три действующих лица, зато каких! Вернее, колоритными, яркими и запоминающимися их сделали великолепные актеры — народный артист России Владимир Симонов, лауреат нескольких госпремий Максим Суханов и актер Владимир Вдовиченков. Поставил пьесу художественный руководитель театра, лауреат госпремии Римас Туминас.

А два Владимира — Симонов и Вдовиченков — заняты и в вахтанговском спектакле Римаса Туминаса "Дядя Ваня" (его рижанам довелось увидеть), который ныне получил "Золотую маску" и был признан "Лучшим драматическим спектаклем большой формы".

Там Симонов создал невиданный прежде образ профессора Серебрякова, а Вдовиченков — доктора Астрова. А в пьесе "Ветер шумит в тополях" Вдовиченков предстал совершенно неожиданным, мятущимся, с всклокоченными седыми волосами Густавом — узнать его было поначалу невозможно! Симонов же играл благообразного, в бабочке и с вечной книжечкой в руках Рене. Максима Суханова (Фернан) тоже никто сразу не узнал.

Фабула спектакля такова, что трое престарелых, раненых и контуженных ветеранов Первой мировой войны проводят остаток дней в госпитале–приюте. Они трогательно заботятся друг о друге, усмиряя припадки Фернана, которые выглядели бы смешно, когда бы не было так грустно, выслушивают гофмановские фантазии чуть тронутого Густава и даже поддаются на его удочку, решаясь бежать на свободу, где "ветер шумит в тополях".

Слезы наворачиваются на глаза, когда видишь, как эта троица пытается сделать вид, что живет нормальной жизнью, создавая или воображая себе ее ритуалы, привычки и занятия.

— Мы с моими партнерами очень сдружились за время репетиций — наверное, это даже чувствует зритель! — делился со мной в гримерке Владимир Симонов. — И Максим, и Володя — отличные ребята, блестящие актеры. Хорошо сработались мы и с Римасом — еще на "Дяде Ване", когда я понял, что это режиссер космического мышления. Сошлись звезды — и нам повезло, и Римасу повезло. Он очень удачно три года назад к нам "пристыковался".

— На дверях вашей гримерки значится имя Михаила Ульянова. Неужели великий Ульянов обитал здесь же?

— Конечно, и вот его гримерный столик рядом с моим! Десяток лет сидели вместе. Это Михаил Александрович пригласил меня обратно в Вахтанговский, в котором я после окончания Щукинского училища поначалу играл, а потом ушел во МХАТ.

Ульянов предложил мне роль Бени Крика в "Закате" по Бабелю, который ставил Аркадий Фридрихович Кац, многолетний ваш главный в рижской Русской драме.

— А что для вас было главным в образе Рене?

— Он олицетворяет незыблемость и постоянство жизни, ее радости и свет. И хочет поднять своих друзей по несчастью до этого радостного мироощущения, принимая в себя их боль и поддерживая изо всех своих внутренних сил. Оставаясь корректным, интеллигентным, тонким и по–хорошему немного старомодным.

Он всегда с книжечкой, в "умных" очках и с тростью. Ох, и намучился же я с этим реквизитом! Перемерял и перепробовал 20 оправ, пока наконец–то выбрал нужную. Очки у меня настоящие, с диоптриями — я ведь ношу очки.

А палка, на которую Рене опирается (последствия ранения), однажды на репетиции сломалась. Мне сделали другую, на 7 см короче. И я не смог играть! И тогда сделали прежней длины. Насчет книги коллеги говорили: мол, возьми любую! Нет, не получается любую. Она должна быть именно такого веса, размера и формата, который я мучительно искал и нашел.

— Ваш старший сын Василий ныне тоже среди молодых вахтанговцев. Вы желали ему такой судьбы?

— Что значит — желал? Он сам все выбрал, сам пошел в Щукинское. Удерживать его не стал — мол, это такая трудная профессия, а поощрять казалось мне еще глупее. Что же рассказывать, какое это счастье — быть актером? Не так все просто, ведь в театре случай играет ключевую роль.

Это как картина — нужно чтобы тысячи вещей совпали, чтобы сложилась твоя актерская судьба. И краски должны быть подобраны нужные, и размер холста, и чтобы художник был в настроении.

Я его отец, но душу–то в него Бог вложил, ему жить. Он делает то, что ему нравится. И мир ему отвечает. Думаю, это правильно. А насколько это будет сложно или просто… А, может, сложное — оно и лучше, чем простое.

— А есть ли особая вахтанговская публика?

— Раньше, мне кажется, такой публики было больше. Сейчас то ли мир стал больше, то ли что… Наверное, эта публика бывает больше на премьерных спектаклях. А если спектакль идет 3–4 года, то много гостей из других городов нас смотрит. Да и Москва ныне другая.

— А как на гастролях? В Риге, к примеру?

— На гастролях везде публика разная, но приезжаешь и узнаешь ее реакцию снова. Есть какая–то химия именно этого города, этой публики. Играл в Риге до профессора Серебрякова в "Дяде Ване" Отелло. И снова скажу: у вас серьезная, интеллигентная, требовательная и внимательная публика.

В конце спектакля вся публика одинаковая, а вот как складывается разговор в процессе, как быстро она "разогревается", какие требования к тебе предъявляет…

— Критик Роман Должанский заметил, что русский репертуарный театр вроде как уже становится вчерашним днем. А ведь такой театр — наше достояние, сокровище!

— Да, это очень ценно, что в российском театре есть труппа. Для других стран это бывает непонятным. У них ведь как — собрались, поиграли, разбежались. А у нас есть Дом, его нужно беречь. И в Союзе театральных деятелей говорят, что это нужно сохранять как национальное достояние. Театр, куда ты пришел и работаешь всю жизнь и откуда тебя унесут, образно говоря…

Это дает особую глубину, проникновение, это Служение театру. Не просто зарабатывание славы и денег. Когда в театре сменяются разные поколения и от одного другому передается что–то очень важное, невидимое…

Театр воспитывает тебя после учебы. Всегда есть старшее поколение актеров, и у меня оно есть, я учусь у него. Идут процессы, как в семье.

— Вы сыграли более чем в 60 знаковых для нашего зрителя фильмах. Удается ли вам столь же тщательно и филигранно, как в театре, работать в кино?

— Стараюсь! Другое дело — сериалы, там собираю весь свой опыт, чтобы вышло достойно. Но кино — это искусство ножниц. Все снимаются, но никто никогда не знает, что получится в итоге. Бывает, быстро снимут, а потом кажется, что 10 лет работали. Ангелы ведь летают, от них многое зависит…

www.ves.lv